Наш корреспондент Сергей Шведко побывал в одной из самых опасных точек Донбасса.
Это село долгое время находилось в «серой» зоне. С запада – позиции ВСУ, с востока – ДНР. Но после того, как украинская сторона стала одно за одним занимать нейтральные населенные пункты, подвигая линию фронта на восток, ополченцы вынуждены были зайти в Коминтерново.
- Вы в Пикузы хотите проехать? – Женщина средних лет выходит из калитки. Мы остановились в соседнем селе Заиченко, чтобы осмотреться перед тем, как проскочить последние три километра. Пикузы – старое название Коминтерново, и большинство местных предпочитают использовать его.
- Ну да. Там сейчас спокойно?
- Сейчас вроде да, - отвечает она, делая ударение на слове «сейчас».
- А у вас как, не бахают?
- Куда там! Позавчера так по Саханке лупили, что пришлось в подвалы прятаться. Бьют уже почти как до перемирия.
Это мы уже знаем. Каждый вечер «гремят» Горловка, Ясиноватая, Донецк. В последнюю ночь моего пребывания там ухало и трещало, как в прошлом году. Волосок Минских соглашений все тоньше и тоньше. Все больше похоже на то, что скоро опять начнется.
- И несет вас туда!
Пожимаю плечами. Мол, мы люди – неместные, подневольные, куда пошлют, туда и едем. Не признаваться же в том, что очень долго хотел попасть туда, куда мало кто из нашей братии заскакивает. К тому же – родные места…
- Ну, удачи вам, - уже как родным говорит наша случайная собеседница и кричит вдогонку, - по центральной улице не едьте, там снайпера стреляют.
Подбодрила, нечего сказать.
Через несколько сот метров, на повороте, картина, как из военных фильмов. Три разбитых, чуть ли не разорванных пополам, танка. Сначала два. А чуть подальше – еще один. Поржавевшие бронированные чудовища вызывают тоску и благоговейный ужас перед той силой, которая порвала металл, как картон.
О них нас предупреждали еще в Новоазовске.
- Там почти на въезде в Коминтерново три расхламленных укроповских танка. Как раз 5-го сентября четырнадцатого года, в первый день перемирия, поперли. Пытались прорваться. Ну, в общем, сам все увидишь
Танковые скелеты до сих пор пахнут чем-то горелым. Рядом – отброшенные взрывами башни. Впрочем, одной вообще не видно. Говорят, улетела куда-то в поле, и за прошлогодним сухим бурьяном ее не разглядеть. Ходовые части порвало так, что не сразу определишь направление, куда эти танки шли. Внутри – добрячие воронки внутри асфальта, почему-то присыпанные пеплом. Скорее всего, взорвался боекомплект. В такой ситуации - у экипажа никаких шансов остаться в живых.
Судя по всему, украинское подразделение ломанулось сходу на восток и попало в засаду, где и потеряло целый танковый взвод. Но, что характерно, в сводке из «зоны АТО» в этот день об этом ничего не говорится. Как и не было боя. А танкистов, наверное, ждали дома… Хотя, кто их сюда звал?
Объезжаем по обочине эти раскореженные останки и спускаемся в балку, за которой начинается Коминтерново.
- У нас в селе осталось человек двести, где-то четверть от того, что было до войны, - рассказывает спокойным уставшим голосом местная жительница Наталья. И просит ее не фотографировать. Весьма частая просьба в прифронтовой зоне. Многим приходится ездить «на ту сторону», у многих там – дети, родители, родственники, друзья. Да и в принципе, боятся люди.
- Когда был последний обстрел?
- Позавчера.
- Были попадания в дома?
- Да, были, на Кирова.
- Часто обстреливают?
- Ну, часто, - все также односложно продолжает она. - Мы – зона соприкосновения. С трех сторон – украинские войска. В Талаковке, Гнутово, Водяном и там, по направлению к Мариуполю. У нас – прямо как Курская дуга.
Гуманитарная ситуация в селе – стабильно тяжелая. На Мариуполь, где работало большинство жителей, дорога закрыта. Транспортного сообщения нет и с райцентром. Правда, ремонтники из Новоазовска приезжали, латали газопровод. Так что газ пока есть. На днях привозили гуманитарную помощь от «Красного креста». Двенадцать человек от центра занятости участвуют в общественных работах. Наводят порядок в центре. А школа, садик и медпункт разбиты и не работают. Вот, собственно, и все.
- Мы в таком отчаянье, - немного оживляется собеседница, работы нет, постоянно стреляют, выживаем за счет огородов да хозяйство держим…А давайте я вам покажу нашу школу! Проеду с вами.
Во время поездок вдоль линии фронта пришлось уже многое видеть. Но никак не могу привыкнуть к виду разбитых школ. Может, потому что сам – учительский сын и несостоявшийся педагог. А скорее – из-за полного сюрреализма картины. Стены, впитавшие в себя детские голоса, кажутся еще более одинокими. И всегда найдется деталь, которая всем своим видом аж кричит: такого не может быть! Не должно быть.
Под ногами громко хрустит обвалившаяся штукатурка. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж и вспоминаю: я здесь был много раз. В прошлой жизни. Знал некоторых учителей, видел, как на переменах носятся по коридорам дети. Небольшая, но вполне добротная сельская школа. Ее и сегодня можно восстановить. Прямых попаданий, вроде нет. Почистить, вставить стекла, подлатать крышу. Вот только один вопрос: а что дальше? Где ее ученики? Когда вернутся? Если совсем вернутся.
В холле обращаю внимание на парту, на которой лежит классный журнал. Раскрыт на 48-й странице. Предмет – украинская литература. Фамилии учеников: Григорьев, Гуриев, Иллюшенков, Мамурова, сразу два Юрченко – Владимир и Екатерина. Учились по-разному, и школу посещали по-разному. Сейчас их нет. И никого нет. Только мои гулкие в пустом помещении шаги
Возле библиотеки – свалена куча учебников, чуть далее – разбитый глобус. Классические картинки войны. За окном метрономом отбивают секунды одиночные автоматные выстрелы. Возвращают к реальности. На юге - подозрительный черный дым.
Напротив школы – здание фельдшерского пункта. Слетевшая с петель дверь прибита к лутке большими гвоздями. Обхожу здание, заглядывая, как бездомный вор в разбитые окна. В одной комнате на стене - картинки с детьми, которым делают прививки, на столике – мягкие игрушки. Наверное – кабинет педиатра. Одиночные выстрелы переходят в короткие очереди. Время, как будто, ускоряется.
- Нас снимать не надо! Мы хотим мира и больше ничего не хотим! – Чуть ли не в один голос говорят женщины в сельском магазине, пришедшие за покупками. Ассортимент здесь, по прифронтовым меркам – вполне приличный. Правда цены до сих пор в гривнах. К ДНР село отошло совсем недавно, в конце декабря прошлого года, так что все это – вполне объяснимо.
- Я сама – местная, у меня и мама здесь, ей восемьдесят шестой год, - начинает рассказывать продавщица.
- Бедуете?
- Нет! – Бодро отвечает она.
- Что, уже привыкли?
- Конечно! Мы без стрельбы уже чувствуем себя как-то не так. Тишина – это еще хуже. А так к вечеру начинают такую дискотеку! Даже пули в дома летят.
- Так близко линия фронта?
- Ну да, уже за селом. Соседке моей залетели. Одна пулька между стеклами лежала, а вторая пролетела сквозь окно, пробила шторы, в ковре дырку сделала и за креслом упала. Вот так мы и живем. Ходишь и боишься. Пули так свистят, шо не знаешь, чи идти, чи падать, чи прятаться куда.
Разговор с каждой минутой идет легче, беседуем о жизни, работе, весне.
- Нам самое главное – кладбища поубирать, разминировать. А то в прошлом году только скраешку туда забегали, а уже опять скоро Пасха. Надо идти, а как идти? Страшно.
По радио передают украинские новости. Республиканские каналы сюда не достают.
- Такую, другой раз чушь по телевизору показывают, что мы сами себя обстреливаем. У нас нигде в селе ни военной техники нет. И солдатиков мельком только и увидишь, когда зайдут в магазин. А там говорят, что они чуть ли не по домам жителей прячутся. Чушь!
- Ой, а я вас знаю! Что хорошего привезли? – Из машины выходит брюнетка с короткой стрижкой.
- Я? Просто приехал посмотреть.
- У нас одно плохо: украинский снайпер работает. Вон там Вовкин белый дом. Он штук двадцать пуль насобирал. Последняя сегодня днем прилетела! Через день летают, это у нас нормальное явление. Вот на ту сторону выезжать нельзя, - показывает она дорогу на западную окраину села. - Можно попасть под снайпера. Что это за война? Получается, что выстреливают мирных жителей. Соседка, пожилая женщина, переходила дорогу, а пуля – фьють мимо нее. Она упала. Солдаты шли, подняли, завели во двор
У самой Любы (так зовут мою новую знакомую) война тоже наделала беды. Тогда, в сентябре четырнадцатого, снаряд прилетел в гараж. Теперь от нового микроавтобуса «Форд» – только покореженная груда металла. Дому тоже досталось неслабо. Ее семья до сих пор живет в одной, уцелевшей комнате. В зале, в том месте, куда попал снаряд, потолок подпирают брусы. Иначе упадет.
- Новый дом, построен в 2002-м году. Как теперь быть? Что мне теперь делать? Даже не представляю. – Эта энергичная женщина останавливается и глубоко вздыхает. – Правда, ребята-дэнээровцы помогают. Прошу их, они мне тачку отремонтировали, котел починили. А вот посмотрите, кого мы сегодня привезли! – Она моментально поменяла тему разговора. В картонной коробке чирикают желтые комочки. Суточные цыплята. – Ну а что, жить то как-то надо!
Владимир Григорьевич с педантичностью, которой не мешало бы поучиться представителям ОБСЕ, исследует каждый прилет украинской пули в его дом. За месяц- почти два десятка. На любой вкус. Есть обычные, автоматные, 7,62, есть из снайперской винтовки, есть две штуки – из крупнокалиберного пулемета «Утес», есть даже одна разрывная.
Такое ощущение, что следы от пуль есть всюду. На веранде, в теплицах, на железной двери туалета. Хозяин показывает входные отверстия и места, где металл уже бился об стены.
- Эти я по двору насобирал. В течение месяца. А эта сегодня. В восемь утра ее еще не было, а в девять уже была. Он показываем место в начале огорода, где он обычно курит в перерывах между работой. Пуля – добротная, 12,7 миллиметров, такая пробивает любой бронежилет и даже легкую бронетехнику. Что было бы с ним, можно только догадываться.
- А когда чаще стреляют? Утром, вечером?
- Да всегда. И сейчас могут. – И продолжает. – Эта в окно попала вчера ночью. А три дня назад вот сюда – разрывная. Через монтажную пену вот сюда! И разорвалась.
Во время этой получасовой «экскурсии» невольно поглядываю на северо-запад. Как-то невесело. На улице тепло, а предательский холодок все равно ощущается. Но провожатый все показывает и показывает. Почему его дом облюбовали «освободители»? Может быть, ориентиром служат парники? Или просто не повезло: строение находится на линии огня? Судя по всему, стреляют одиночными и из всего стрелкового, что есть. Наверное, пристреливаются к дороге за домом. А люди? А что люди… Если верить украинскому телевидению, они «сами себя обстреливают»…
Выехав из села, испытываешь какое-то шкурное облегчение. Понимаешь, что стыдно, но ничего поделать с собой не можешь. Солнце уже садится, по небу плывут необыкновенно белые облака. Там, где мы были, осталось две сотни жителей. Коминтерново, несмотря ни на что, не хочет умирать. Картина, как в «Вальсе обреченных» донецкого писателя Влада Русанова:
«Не голосите, холёно-престижные,
Будто мы сами во всем виноватые.
На небе облако белою ватою
Мчит в никуда. А мы всё-таки выживем!»
http://kubnews.ru/article/37999/ Сергей Шведко Фото автора